- У меня, кажется, что-то с глазами.
Жена сняла очки и захлопнула крышку ноутбука.
- Конечно, у тебя что-то с глазами. Тебе четвертый десяток, ты журналист, по шестнадцать часов в день проводишь перед экраном, зрение минус, курение плюс, неправильное питание и вечный стресс. Перечислять дальше?
Я заложил страницу и внимательно посмотрел на жену. Она улыбнулась.
- В тебе говорит врач или заботливый супруг?
- Во мне говорит здравый смысл! Как врач я рекомендую тебе отдых, витамины и прогулки на свежем воздухе, а как супруг настаиваю на этом. У тебя отгулов накопилось - до пенсии хватит, возьми пару дней, отоспись, погуляй по лесу.
В прошлом году мы окончательно переехали в загородный дом, сделав выбор в пользу свежего воздуха и тишины и принеся в жертву три часа жизни в ежедневных, утренне- вечерних пробках и сына- оболтуса, никак не соглашавшегося поменять городские пенаты на деревенскую глухомань.
Утро было недобрым. Меня разбудило тихое, но навязчивое пиликанье будильника на мобильном телефоне, а в комнате стояла зыбкая утренняя темень. Обычно меня будила жена, просто касаясь прохладной рукой моей щеки. Она всегда вставала первой и успевала посетить ванную на полчаса раньше меня. Я знал, что она не проспит, но упрямо выставлял будильник на шесть пятнадцать каждый вечер. Алена спала. Спала так крепко, что я и не подумал ее будить. Лежа на спине, разметав по кровати ноги и руки, сжав кулачки над головой. Это очень глубокий сон, так спят маленькие дети и еще так лежат убитые солдаты на поле боя. Наверно и те и другие видят то, с чем не хочется расставаться, и поэтому игнорируют этот мир. Я тихонько убрал волосы с ее лица. Веки приоткрыты, на губах играет блаженная улыбка. Она была похожа на счастливую маленькую девочку. Что, черт возьми, может сниться счастливой «большой девочке»? Меня кольнула ревность, больно, прямо в сердце, и еще куда-то, ниже, отчего я с трудом поборов желание, быстренько убрался из спальни, оставив благоверную в мире грез.
Если утро было недобрым, то день выдался просто ужасным. Толпы пациентов, одолеваемых мартовской хандрой и недостатком внимания, осаждали двери моего кабинета и соседние двери моих коллег до самого вечера. Уже садясь в машину, я с тревогой подумал, что за весь день не удосужился позвонить жене и сыну. Странно было, что и они молчали. Я заглушил только что заведенный двигатель и лихорадочно зашарил в бардачке в поисках гарнитуры. Тут ожил телефон в моем кармане. - Пап, у меня все окей, я сдал хвост по химии и до понедельника гуляю, со следующей недели лабы, мы с ребятами хотим на три дня в Москву слетать, мож-а?
Сын, как всегда выдавал информацию единым блоком, что делало ее осмысливание практически невозможной для моего аналогового ума задачей.
- Зачем в Москву?
Я тупо уставился на ставшую ненужной гарнитуру.
- Блин, па, ну не в Ленинскую же библиотеку, так погулять, мож-а?
- А мама отпустила?
Я ухмыльнулся гарнитуре. Зная Алену, я точно был уверен, что останусь в глазах сына либеральным папашей, а весь удар примет на себя мать – тиран.
- Ну конечно, пап! Спасибо, пока, я вас люблю!..
- А а а…
Слова застыли у меня во рту, как комок грязного снега. Предстоял разговор с женой. Я включил зажигание и вдавил педаль газа. До родной Царевщины я добрался за рекордные сорок минут. Машина Алены стояла у ворот гаража, во всех окнах горел свет. Почему то эти теплые, желтые окна, которые грели наш сад, успокоили меня. Возможно, сын привел Алене более весомые аргументы в пользу своего вояжа в столицу. Я загнал обе машины в гараж и вымыл руки в маленькой уборной у черного входа. Уже открывая дверь в гостиную, я понял, что Алена там не одна. Она сидела на полу и что-то шила, вокруг сидели куклы, на диване, креслах, на обеденном столе. Их было много, и они были разные и… голые. На негнущихся ногах я подошел к жене и рывком поднял ее с пола, развернув к себе. Откинул с лица волосы и заглянул в глаза – они были пусты. Алена смотрела сквозь меня и ее губы шевелились в беззвучной молитве. Я заорал.
- Сука! Очнись! Смотри на меня, слышишь? Смотри на меня!
Я стал трясти ее за плечи, а она болталась в моих руках как, как… кукла. Я ударил ее по щеке, сильно, она отлетела на диван, завалив своих резиновых подружек, и закрыла лицо руками, сквозь пальцы хлынули слезы. Я бросился к ней.
- Прости меня! Господи, что я наделал! Прости, что с тобой? Умоляю, скажи мне, что здесь происходит? Что вообще происходит?
От ужаса меня трясло. Я боялся дотронуться до жены, причинить ей боль и еще больше боялся, что сойду с ума, если прямо сейчас не пойму, что все это значит. Она разлепила ладони, на щеке назревал синяк, из глаз текли слезы, но это были ее глаза, и смотрели они на меня.
- Она просит забрать ее, ей холодно и страшно.
- Кто, милая, кого забрать? О чем ты говоришь? Откуда у тебя столько игрушек?
Я опустился на колени перед женой и взял ее за руки, она вся дрожала.
- Стейси, моя кукла, папа привез мне ее из Германии, подарок коллеги для дочери русского гения. Вообще – то я уже была большая для кукол, но, знаешь, она была такая красивая – в розовых туфлях и кримпленовом платье.
- Кримпленовом?
- Ты не помнишь? Это такой материал, очень модный… был. Я забыла Стейси в парке, на лавочке возле горки с медведями, я хотела сбегать и забрать ее, но мама сказала, что ее уже прибрали к рукам, а я раззява. Она была у меня всего один день, а я ее предала.
- Дорогая, так все это из-за куклы, пропавшей черт знает когда?
- Не черт знает когда! Она пропала в тот день!
- Какой день, Алена, говори внятно.
- В тот день, когда пропал папа и когда нас эвакуировали.
Так вот о чем речь. Моя жена родилась на Украине, точнее в Припяти, образцово-показательном раю для ученых умов и рабочих высшей кавалификации, когда рай тряхнуло, мою десятилетнюю Алену и ее маму эвакуировали куда-то в Конотоп, а затем сюда, в славный город Куйбышев, благо тещина научная работа была напрямую связана с легкими металлами. Об Аленином отце с того самого дня не было ни слуха, ни духа, что вполне объяснимо, с точки зрения политики всеобщего замалчивания, процветавшей в СССР. Алена любила отца, часто его вспоминала, но вот о Стейси я слышал впервые. Зато диагноз «реактивный психоз» мне приходилось ставить не один раз, и сейчас симптомы этого заболевания во всей своей красе демонстрировала моя собственная жена.
- Она говорит с тобой? Стейси?
- Нет, не то, чтобы говорит, она мне показывает разные вещи, вернее я вижу ЭТО ее глазами, понимаешь? И то, что я вижу ужасно.
- Нет, посмотри сюда.
Я взял одну из кукол и посадил ей на колени.
- Видишь? Посмотри, это не глаза, это просто шарики из пластика с веками на противовесах, куклы ничего не видят, и тем более не могут транслировать свои видения тебе. Чтобы видеть, нужны мозги, а ее голова пустая. Если не веришь, я могу сделать ей трепанацию.
Говоря весь этот бред, я уже не понимал, кого я в этом убеждаю, но жена слушала меня, смотрела на меня и даже, кажется, с надеждой.
- Стейси другая! Она там, в парке, и она хочет домой!
Ее бред просто убивал меня. Если бы Алена была обычным пациентом, я не стал бы спорить с ней, но она - моя жена и еще вчера вечером была абсолютно здорова. Теперь же она дурнее Шляпника. Но я верил, что смогу договориться с ее рассудком. Наверно я еще более чокнутый, черт возьми, если надеюсь на это.
- Аленушка, послушай, сейчас на календаре март 2012 года, ты потеряла Стейси двадцать шесть лет назад и если она не была сделана из сверхпрочного материала с применением каких – то супернанотехнологий, в чем я сильно сомневаюсь, она просто сгнила, разложилась, испарилась, распалась на молекулы под ласковым чернобыльским дождичком.
- Она там, в парке, только платье испортилось, ей холодно, жаль, что я не смогла сшить ей новое, а те, что я купила сегодня, ей не подойдут. Кримплен уже не выпускают.
- Расскажи, что ты видишь? Что видит Стейси?
|
